Творческое наследие Муслима Магомаева

 /

Народному артисту СССР, кумиру публики Муслиму Магомаеву завтра исполняется 60 лет. Наша беседа состоялась с ним накануне юбилея.

     — Муслим Магометович, как вам сейчас дышится, поется?

     — Нормально. Бог не дал мне остаться нищим на пенсии. Я вообще на судьбу не набрасываюсь с упреками, поэтому вы от меня не услышите другого ответа даже в самом худшем случае.

     — Это значит вы — оптимист…

     — Стараюсь им быть.

     — Говорят, оптимист — хорошо информированный пессимист.

     — Не сказал бы. Пессимисты бывают и среди обеспеченных и благополучных людей, а оптимистами бывают и нищие. Я смотрю на все, что сейчас творится в России, на все эти бедствия, наводнения, ураганы, пожары, вспоминаю Нострадамуса, который все это предвосхищал в свои далекие годы, — и удивляюсь оптимизму людей. Не представляю себя на их месте, я, наверное, опустил бы руки и плыл бы по течению.

     — Но вы празднуете свой юбилей, значит, руки не опустили…

     — У меня другая ситуация — Москва держится, крепко стоит. Правда, могут в любой момент взорвать, если не мою машину, то чью-то рядом с моей. Никто от этого не гарантирован. Во всяком случае, в столице нет наводнений.

     — Сколько должен жить певец в творчестве?

     — Наверное, бесконечно. Вспомните Марка Рейзена — он в 90 лет выходил на сцену Большого театра и прекрасно пел.

     — И все-таки, когда в рок-концерте на сцену выходят пожилые дяди с брюшком и поют для молодежи, это выглядит как-то неорганично.

     — В рок-концерте может выйти любой. Почему бы и нет? Это — на любителя. В том же рок-концерте певец не поет что-нибудь лирическое, о большой любви — он поет то, что считает нужным для себя. Что касается возраста, бывает, что люди заканчивают свою карьеру и в 25 лет, не успев как следует воплотиться (не буду называть фамилий). А бывает, что поют до относительно большого возраста. Чуть не сказал: как я.

     — В какой песне оптимально воплотился и раскрылся Муслим Магомаев?

     — Не буду лукавить, мог бы назвать много песен. Как может человек раскрыться в одной песне? Тем более в наше время не полагалось петь самому о себе. Это сейчас все певцы и певицы рассказывают про свою жизнь.

     — Но вы пели «Не спеши»…

     — Это все-таки — Евтушенко: песня не ассоциировалась со мной. В то время песни специально про мою жизнь не писались, даже слово «Я» считалось произносить неприличным — разве что в редких исключениях. А сейчас у Аллы Пугачевой, прекрасной нашей певицы, фактически каждая песня — кусочек ее жизни и биографии. В наше время писались хорошие песни, и я мог выбирать, что мне петь. Но, хотя и говорилось, что песни писались для меня, композиторы рассчитывали их больше на мой голос, мою внешность — история моей жизни оказывалась побоку…

     — В песне «Свадьба» вы пели: «И шагал я совершенно не женатый» — и вся страна сочувствовала вам!

     — Это Роберт Рождественский шагал, а не я. К тому же я эту песню не люблю и пою только потому, что она пользуется популярностью у слушателей. Старые слова о том, что нельзя идти на поводу у публики, — это все ерунда: публику нельзя упрекать за то, что она хочет слушать то, что любит. Конечно, если все это находится в рамках приличия.

     — Народ очень любит ваше «Чертово колесо»…

     — Да, «Чертово колесо»… Как-то позвонил мне Арно Бабаджанян и говорит: приходи, есть потрясающая песня. Прихожу. Нам ее показывает сам Евтушенко — поет, пляшет… Это все мог придумать только он. Что тут мое? Только удачное исполнение…

     — Кинорежиссер Александр Зархи приглашал вас в картину «Анна Каренина» на роль Вронского. Не жалеете сейчас, что отказались?

     — Не жалею, что не сыграл. Я не люблю браться за то, что не смогу сделать. Зачем люди идут на сцену, если они прекрасные певцы? Просто так, попробовать? Я, наверное, в этом смысле — не экспериментатор. Экспериментировать я могу в музыке.

     — Но ведь вы пробовали себя в живописи.

     — Дома я могу делать все что угодно. Но я же не устраиваю выставки. И собственно живопись я не считаю очень большой вехой в моей жизни. Порисовал годик-другой — надо и отдохнуть.

     — Наша публика любит болеть за своих. Раньше аудитория делилась на «лемешисток» и «козловитянок», в шестидесятые — семидесятые, помнится, одна часть аудитории болела за вас, другая — за Юрия Гуляева…

     — Юрий Гуляев прекрасно пел русские народные песни, а я — итальянские. Все вместе мы пели только советский репертуар. Но мы были совершенно разные певцы.

     — Сейчас много спорят о Екатерине Фурцевой — одни ее чернят, другие вспоминают хорошими словами. В своей книге вы пишете, что она относилась к вам по-матерински…

     — Фурцева осталась в истории. Хулят ли ее, или восхваляют — о ней говорят. Это была женщина на своем месте, которая из простой ткачихи стала министром культуры — причем хорошим министром, после нее у нас таких министров культуры не было! Она любила искусство и артистов — это самое главное.

     — Известно, что директор знаменитой парижской «Олимпии» Бруно Кокатрис попросил Фурцеву «отдать» вас ему на год на полный пансион (как сейчас спонсоры раскручивают наших звезд). Фурцева ответила отказом. Не обидно было?

     — Конечно, обидно. Но она отказала не по своей воле. Во-первых, у меня за границей был брат, довольно состоятельный человек. Потом меня вообще боялись выпускать за границу, поскольку я был довольно непредсказуемым — вспыльчивым, разгульным, мог уйти от высокопоставленного чиновника, хлопнув дверью. В общем, на взгляд наших чиновников, — непослушный мальчик. И главное, тогда много было правительственных концертов, и почти всегда меня просили выступить. Так что за границей мне долго оставаться было нельзя.

     — После возвращения из Парижа вас примерно наказали — молчанием на полгода: ни гастролей, ни выступлений на радио и ТВ. В народе ходила молва, что вас простили по просьбе тогдашнего председателя КГБ Андропова.

     — Нет, Андропов никого не просил меня прощать, он просто позвонил Фурцевой и сказал, что хотел бы, чтобы я выступил на концерте по случаю юбилея КГБ. Фурцева ответила ему, что Магомаеву запрещено выступать. На это Андропов ответил: «По нашей части у него все чисто. Обеспечьте, пожалуйста!» Так что Андропов никого не просил — он просто потребовал. Запрет на мои выступления был снят, я приехал из Баку в Москву и спел на юбилейном концерте.

     — У вас есть друзья?

     — Очень мало, но есть.

     — Как относитесь к своим недоброжелателям?

     — Я их не вижу. Если тебе делают зло, делай в ответ добро — этим ты обезоруживаешь человека, и все!

     — То есть подставляете другую щеку?

     — Нет, конечно! Я как-то в Интернете прочел, что Эсамбаев меня, оказывается, сильно ударил по щеке. Мы в самом деле с Махмудом одно время не разговаривали. Весь сыр-бор разгорелся из-за того, что мой прадед родился в Чечне, и Махмуд сказал мне: «Ты — чеченец!» Я ответил: «Нет, Махмуд, я — азербайджанец. В Азербайджане я родился, эта республика меня вскормила, выучила. Мои родители прожили здесь всю жизнь!» Махмуд на меня обиделся: как это так — отказываться от высокой чести быть чеченцем?! И мы года два не разговаривали. И вот в Интернете читаю, что Махмуд мне влепил пощечину. Мне влепить пощечину? Да там было бы такое!.. Замечу, что мы с Махмудом, этим добрейшим и интеллигентнейшим человеком, до конца его жизни были друзьями.

     — У вас широкий репертуарный диапазон — от классики до популярной музыки. Почему вас миновал рок?

     — Выскажу свое мнение: я не вижу и не слышу рока в России. Как понятие «судьба» в нашей жизни есть слово «рок», а рок-н-ролла нет.

     — Поэт в России больше, чем поэт, а певец?

     — Смотря какой певец. Если как Лемешев, то да!

     — А Магомаев?

     — Я не считаю себя русским певцом. Я, скорее, интернациональный. Из русских песен у меня есть только «Вдоль по Питерской».

     — Но вы же российский певец!

     — Нет, я не «российский славный птах», как поется в песне. Просто я всю жизнь прожил в России и с удовольствием пел на русском, россияне меня слушали, любили. Но родился я в Баку, здесь жил и вырос. Потом судьба меня привела в составе культурной делегации Азербайджана в Москву, где я спел на сцене Дворца съездов, и меня сразу узнал весь СССР. Если бы я тогда не приехал, может, так бы и прозябал у себя на родине. Так что я всегда говорю: Азербайджан — мой отец, Россия — моя мать, а родильный дом — Дворец съездов (сейчас Кремлевский дворец).

     — Продолжаете ли вы выступать?

     — Смешно говорить о далеко идущих планах. Я благодарю Бога за то, что он оставил мне немного сил и голоса. Работаю по мере возможности. С сольными концертами я вообще покончил, но счел нужным недавно с Тамарой (Тамара Синявская — певица, супруга М. Магомаева. — Ред.) спеть в Киеве. Это мой любимый город, меня там всегда хорошо встречали, и, мне кажется, я всегда там был в фаворитах. Еще один концерт мы дали в Петербурге, который я тоже очень люблю. А вообще-то, с большими сольными концертами, не хлопая дверью, надо закругляться.

     — Сами в начале беседы говорили о долгожительстве Марка Рейзена…

     — Долгожительством на сцене больше отличаются оперные певцы: они следят за собой, постоянно тренируют голос, не хотят сдаваться. А эстрадный певец — это другое. Не сказал бы, что певец, исполняющий в 60 лет «Мелодию», хорошо выглядит на сцене.

     — Что бы вы пожелали себе на юбилей?

     — У меня все есть. Пожелал бы себе видеть каждый день по ТВ меньше бед, а значит, и у всех их будет меньше.

Александр Щуплов