«Под знаком ЛЬВА»

/

124276

«Великие & Ужасные». «Зебра Е» 2004 год

МУСЛИМ МАГОМАЕВ: «Меня почти все предавали. Но я всех прощаю»

 

В Древнем Риме императорский лев был символом власти. Муслим, рожденный 17 августа, по гороскопу – Лев. Его стихия – огонь; управитель – Солнце. Ключевое слово – магнетизм.

На его гербе можно было бы написать: « Я повелеваю, я хочу». В самой природе артиста заложен риск прослыть самовлюбленным. Однако, Муслим предпочитает открытость и щедрость. Его дом не храм сибарита, а любимое место для творчества и самовыражения. В передней висит большой портрет Муслима работы художника Шилова. Здесь же висят портреты Верди, Чайковского, Бетховена, выполненные Магомаевым.

 

 

Н.Д.  – Муслим, слышала, что Вы записали почти законченный портрет Верди, созданный Вами. Почему?

 

М.М. – Шилов нарисовал моему Верди глаз и сказал: «Нарисуй точно такой». Послушался – нари- совал. Вы представляете, что получилось? Я взял и все соскаблил. И нарисовал по-своему.

Н.Д. – И что Шилов?

М.М.

– Он был просто в гневе.

Н.Д. – Знаю поэтов, писателей, артистов, увлеченных живописью. Но у них пейзажи и натюрморты. Где учились ремеслу портретиста?

М.М. – Специально нигде. В детстве рисовал акварелькой. Маслом начал писать недавно, первые азы мне преподал Саша Шилов, а потом я начал действовать сам. Живописью занимаюсь в очередь с пением. Надоедает рисовать – сажусь за рояль. Что-то сочиняю.

Н.Д. – Природа не поскупилась – наградила Вас талантами. Не потому ли, что Ваш генный коктейль богат составляющими?

М.М. – Ой! Долго перечислять. Мой дед родился в Грозном в семье кузнеца. А вот этого кузнеца (показывает портрет), моего прадеда, привезли из каких-то непонятных мест. По легенде, привез его сам Шамиль. Когда меня спрашивают, какой я национальности, я с гордостью говорю: азербайджанец, потому что родился в Баку. Со стороны матушки – есть адыгейская, турецкая и русская кровь. Бабушка – чистокровная татарка. Воспитывала меня русская няня, ходила со мной в православную церковь помолиться, отсюда у меня такой интерес к русской истории и культуре.

Н.Д. – Вы прославленный певец, а дома все еще любите подурачиться. На сколько лет «тянет» Ваш внутренний человек?

М.М. – В душе – на 35, если я не болен, не переживаю какого- то стресса.

Н.Д. – Вы так много курите. Не боитесь навредить горлу?

М.М.– Меня с юности предостерегали. Петь я начал с 14-ти лет, а с 16-ти – пел по 5-6 часов в самодеятельности, в военном ансамбле. Представляете амортизацию моих связок? К сигаретам пристрастился с 19-ти. Запретить мне ничего невозможно. Никто этого сделать просто не сможет. Я вообще не терплю начальственного, приказного тона. В нашем доме все были курящими. Мой воспитатель, дядя Джамал- эддин, тетя Мура – все курили. И любили поддать. Помню, как дядя ждал субботы, чтобы сесть с женой за стол, по-озорному воскликнуть: «Шнапс, Мария Ивановна!» После войны эта фраза была в ходу, Мария Ивановна ставила «шнапс» — бутылки с наливкой или собственным вином. Раскрасневшиеся, веселенькие, о чем они только не говорили. Гости любили у нас со- браться и посидеть. Я унаследовал эти качества широкого хлебосольства.

Н.Д. – Понятно. Своим воспитанием Вы обязаны дяде, а как же отец?

М.М. – От меня лет до десяти скрывали, боясь травмировать, что отец погиб на войне. Он работал театральным художником, любил попеть, сам себе аккомпанировал на рояле. Голос у него был, мне говорили, задушевный. Жизнелюб, умел и потанцевать, и по- жуировать с красавицами. Мог из-за женщины подраться. Человек мужественный, он буквально ринулся на фронт. Дядя Джамал тогда занимался оборонной промышленность. И отец сказал ему: «Ты работаешь для фронта. А мне что – декорации расписывать?» И ушел на фронт добровольцем. Письма отца с фронта полны любви к отечеству. Погиб он в Германии, его могила сейчас на территории Польши.

Н.Д.– У Вашей матушки – актрисы тоже, вероятно, был непростой характер?

М.М. – Звали ее Айшет Ахмедовна. Ее отец – турок. Матушка – наполовину адыгейка, наполовину русская. Красивая театральная актриса Кинжалова – это моя мама. Я очень боялся, что у меня будет ее кур- носый нос. На ночь свой нос я платком завязывал, прижимал, чтоб он выпрямился. После гибели отца мама вернулась в Майкоп в драмтеатр, где они с отцом встретились когда-то… Мамой всегда владела охота к перемене мест, она рвалась к новому. Не раз бывала в Москве на артистической бирже. К нам в Баку появлялась неожиданно и изчезала внезапно.

Н. Д.– Вам крупно повезло: Вас направили в Ла Скала на стажировку…

М.М. – Тогда это делалось по обмену. Итальянские балерины стажировались у нас в Большом, а наши певцы – в Италии в течении сезона. Там у нас были прекрасные педагоги.

Н.Д. – С голосом – все более- менее известно. Хочу спросить про другое: в Италии перед Вами от- крылось столько соблазнов. Что больше всего искушало?

М.М. – Пластинки! Марио Ланца, Джильи, Ди Стефано, Гобби, Бекки… При возвращении в Москву Володя Атлантов помог мне перевезти здоровенную сумку с пластинками.

Н.Д. – Красивые итальянки дурманили голову? Хотелось ведь любви и нежности?

М.М. – Мы же были «совьетико»! Мы не могли позволить себе романы. Есть женщины. Есть мужчи- ны. Но бывали и «совьетико». Красивых итальянок видели, замечали. Но разве мы могли что-то себе поз- волить? Обязательно об этом стало бы известно в Со- юзе. К тому же у нас был просто доносчик. Но мы его так и распознали. Обо всем, что с нами случалось, тут же докладывалось. Однажды у нас произошло ЧП. Напились мы с Володей Атлантовым до чертиков на вилле коммунис- та- миллионера. Угостил нас итальянец собственным «Кьянти» из подвала, Какое удовольствие пить такое вино! Бокал за бокалом. Шло легко. Мы не считали, сколько было выпито. С чего-то решили выяснить, кто из нас сильнее. Слово за слово – схватились. Я разбил ему очки и синяк под глаз поставил. Володя расквасил мне губу. Обменялись тумаками и ушли отсыпаться. К ужину мы пришли как ни в чем ни бывало. Но наш вид шокировал хозяев, начались расспросы. А мы толком ничего объяснить не смогли. Потом выпили коньячку с чаем, стало нам совсем хорошо. Неприятности начались на следующий день. «Наш человек» из посольства хотел знать все. Ему почему-то пришло в голову, а не подмешали ли нам чего-то в вино? Слава Богу, с этим человеком я приятельствовал. Обошлось.

Н.Д. – А сколько Вы вообще могли тогда выпить водки?

М.М.

– На спор мы могли выпить полтора литра. Или три бутылки коньяка. Мы были в расцвете сил. Печень работала на всю мощь.

Н.Д.– Надеюсь, такую прорву водяры вы выпивали не за один присест?

М.М. – Мы могли и весь день просидеть. Не то, что сейчас. Помню, в Одессе, накануне спектакля «Тоска» сидели мы с ребятами до трех ночи и пили. Меня спрашивали: « Как же ты будешь завтра петь?» А я отшучивался: «А у меня партия низкая – Скарпиа. Чем ниже голос будет звучать, тем лучше». И ведь пел я на следующий день. Это сейчас перед ответственным выступлением за неделю сажусь на диету, стараюсь не есть, чтобы нормально себя чувствовать в смокинге. Если смокинг покажется тесным, это выведет меня из себя.

Н.Д. – Сколько у Вас сейчас смокингов?

М.М. – Три черных, два белых – сколько угодно. Но часто обхожусь без него на каких-то презентациях, На юбилейных вечерах, когда мне приходится садить- ся за рояль – аккомпонировать себе. Смокинг будет стеснять.

Н.Д. – Не секрет, Вас с молодых ногтей в Москве и в Милане опекало азербайджанское братство. Вам завидовали Ваши товарищи в Милане?

М.М. – Представьте, за границу вместе прилетели пять несчастных одиноких советских певцов. Естественно, Магомаев был, как бельмо на глазу: мои товарищи плохо воспринимали звонки ко мне из Москвы, какие-то незапланированные встречи с людьми.

Н.Д. – Ну так и хочется такому товарищу дать в глаз!

М.М. – Да не люблю я ни драться, ни ссориться. Вот с Атлантовым мы дружили по-настоящему, ходи- ли везде парой.

Н.Д. – А не могли про Вас подумать, что Вы поме- няли сексуальную ориентацию?

М.М. – Да все наши знали, что у меня женщин достаточно. У Атлантова тоже было много поклонниц.

Н.Д. – А где была ваша первая увлеченность и жена Офелия?

М.М. – Офелии уже не было. Я встречался с другой девушкой, с которой потом тоже расстался.

Н.Д. – Ваша первая любовь с Офелией вполне в шекспировском духе: в тайне от родителей обручились и поженились.

М.М. – Что тут сказать? (вздыхает) Мальчик 18-ти лет впервые воспылал к женщине… Первая реакция моя – надо жениться… Сейчас мне об этой своей дурости и говорить противно. Единственная моя благодарность тем временам – что наш недолгий брак, он длился всего один год, подарил мне дочку. У меня очень хорошая дочь – за что Офелии большое спасибо. А про то, что я претерпел в той семье, и вспоминать не хочу, чтобы не травмировать свою дочку Марину.

Н.Д. – Вы уходили из семьи Офелии, когда Марина уже появилась на свет?

М.М. – Дней десять после ее рождения я ещё вытерпел. Но жить стало совсем невмоготу. Меня стали заставлять где-то зарабатывать деньги. А я знал одно: мне надо петь в оперном театре. Пусть в малень- ком. А от меня ждали, что я уйду в какой-то коллек- тив, где больше платят. Но самое невыносимое – веч- ные причитания: «Из тебя ничего не выйдет».

Н.Д. – Марина на Вас похожа?

М.М. – На всех: и на меня, и на тетушек. Сестры Офелии были красивее ее. Марина сейчас живет в Америке, вышла замуж. Если бы она жила со мной… Впрочем, как она могла жить со мной, ведь я очень долго вел скитальческую жизнь? Да и с ребенком на руках я не стал бы Муслимом Магомаевым. Так сложилось – Марина не стала музыкантом. Семья угово- рила девочку пойти на геофак, а ведь Марина с отличием закончила музыкальную школу. Она прекрасная пианистка, играла с листа. Я убеждал дочь бросить свою географию, идти в консерваторию. Выступала бы со мной на концертах, аккомпанировала.

Н.Д. – Кто ее муж?

М.М. – Алик – сын моего друга Геннадия Козловского, с которым мы написали две песни. Потом друг уехал в Америку с семьей. К сожалению, он уже умер. Алик – очень хороший парень. Марина же унаследовала мой характер, по-женски его заострила. Получилось – похуже моего.

Н.Д. – О Вашем успехе у женщин ходили легенды. И вдруг хорошая весть: Магомаев с Синявской по- женились.

М.М.– Зато какое количество поклонниц я сразу потерял!

Н.Д. – Вы, коварный сердцеед, отобрали Тамару у ее первого мужа.

М.М.  – Что значит – отобрал? Мы же не сразу по- женились. Она уехала в Италию, я продолжал свою холостую мужскую жизнь – известно, какую. В отличии от иных своих коллег не описываю свои лирические приключения. У меня были женщины известные и не- известные. Я пытался забыть Тамару. А как можно забыть? Только новое увлечение залечивает рану. Наконец она приехала. Однажды мы встретились во Дворце съездов: «Привет – привет!» Кончилось тем, что вышли мы вместе и заглянули в ресторан. Какое-то время спустя Тамара наконец развелась со своим мужем. Но на решающий шаг мы долго не отважились. Нас поторопил наш друг Салахов. Замечательный художник прекрасно сыграл роль свахи. Сидели мы за столом у меня в гостинице, выпивали. Таир обнял нас с Тамарой и произнес свои благословляющие слова: «Ну что вы ходите- бродите, время тянете? Что еще испытывать? Дайте-ка ваши паспорта…» Ему все удалось, потому что я тогда находился в хорошем настроении. Тамара была великолепна: с каким-то игривым жестом она сказала: «А почему бы и нет? Возьми паспорт». Не случись этого «сводничества», мы с Тамарой, вероятно, еще бы тянули, ссорились бы и мирились.

Н.Д. – Сколько лет вашему союзу?

М.М. – 25 исполнилось. Мы с ней вспыльчивы. Можете себе представить, чтобы моя жена была мате- матиком или химиком с колбами на кухне? Взрывало бы их там каждый день. Или была бы у меня шахматистка с клетчатой доской во всю стену… Я даже балери- ну не представляю в нашей квартире. На пуантах, часами у какой-нибудь трубы –бр-р… Моей женой могла стать либо пианистка, либо певица. Скрипку я тоже не потерпел бы. Скрипку я обожаю. Но в высшем выра- жении. Представляю, как она пиликала бы мне в уши.

Н.Д. – Помимо музыки, что укрепляет вашу семью?

М.М. – Мы с Тамарой идем друг другу навстречу. Иначе развелись бы давно. Я ни от чего не отказался в главном.

Н.Д. – Как же Вы расстались со своими мужски- ми компаниями?

М.М. – По природе я – не тусовщик. Даже в муж- ские компании не хожу без Тамары. Если деловая встреча у азербайджанского посла (я ведь советник посольст- ва), тогда посол говорит мне: « Ты приходи без Тамары – у нас будет мальчишник». Приду, посижу часик или пол- тора и ухожу домой. Каждое 10 мая посол устраивает большой прием для военачальников, служивших когда- то в Баку. Бывает человек 80, без жен. Я прихожу с Тамарой, договорившись с женой посла и ещё с кем-то из близких людей, чтоб нашим женщинам не было скучно.

Н.Д. – А военным не обидно, что их жены не приглашены?

М.М. – Да редко кто из мужчин на такие меро- приятия, где можно выпить, любит ходить с женами.

Н.Д. – Ваши дамы приходят на прием в длинных вечерних одеждах?

М.М. – Тамара только на сцену надевает длинные платья. На всякие вечеринки одевается скромненько, но со вкусом. Я вообще никогда не замечаю на женщине одежды.

Н.Д. – Сквозь платье все видите?

М.М. – Вижу ее лицо. И бриллиантами меня не возьмешь на прицел. Интересно другое: что она говорит и как себя держит. Иногда Тамара спрашивает меня дома: «Ты видел, какие бриллианты на той, что сидела рядом с…? – «Нет», — говорю. Но если женщина одета безвкусно и при этом увешена бриллиантами- замечу сразу.

Н.Д. – Вы дарите дорогие украшения Тамаре?

М.М. – У нее достаточно осталось от моей бабушки, от нашей семьи. Тамара не любит их носить – предпочитает дорогую бижутерию. Как-то из Америки привез ей красивую бижутерию, заплатив больше тысячи долларов.

Н.Д. – Вы разборчивы в одежде?

 

М.М. – Когда мы едем, скажем, в Германию, мне достаточно одного дня, чтобы приодеться: в одном магазине примериваю и беру сразу 5-6 пиджаков – костюмы не люблю. Несколько брюк, галстуки, сорочки. Тамара обходит все магазины. Когда же идет за покуп- ками со мной, у нас получается быстрее. Умею вну- шить: «Вот это ты должна носить». Она возражает: «Ты что? Дорого! За такую сумму…» — «Я покупаю. Тебе это подходит». Что я ей когда-то порекомендовал ку- пить, она носит до сих пор. Элегантно. Красиво.

Н.Д. – Муслим, коль мы заговорили о подарках, скажите, куда делся красивый ковер, подаренный Вам иранским шахом?

М.М. – По- моему, мы недавно отдали его в чист- ку. Или на даче? Нет, все-таки в чистке.

Н.Д. – Дача далеко?

М.М. – Рядом с Николиной горой. Все лето там жили. Постарались сделать все на свой вкус. К много- этажности не стремились – дача должна быть ближе к земле. Время идет, мы стареем. По лестницам подни- маться неохота. И построили себе довольно широкий дом на одном уровне. Забыл уж, сколько там комнат (считает вслух). Пять с половиной. Когда видишь многоэтажные особняки новых русских, невольно думаешь: «Что – у него семья в сто человек?» Вот придут коммунисты и все отберут под детские дома (по- ме- фистофельски посмеивается). На нашей даче все есть для работы и музыки.

Н.Д.  Тамара закармливает Вас восточной снедью с пряностями?

М.М. – Нам нельзя! Живот нельзя отращивать. Я сладкоежка, обожаю конфеты, пирожные, рука тянется к ним постоянно. Поэтому стараемся сладости дома не держать.

Н.Д. – Тамара в великолепной форме, у нее нет Совершенно морщин. Как Вы считаете, почему?

М.М. – Гимнастикой она не занимается, просто ей повезло с внешностью. Я не верю во всякие кремы. Маску она может сделать, но чтобы Тамара слишком усердно занималась своим лицом, не замечал. Мне как-то в пример поставили внешность Фрэнка Синатры. Но, извините, у Фрэнка с утра до вечера были массажисты.

Н.Д. – А у Вас нет?

 

М.М. – Да я терпеть не могу, когда кто-то со мной что-то делает. Так и хочется дать в морду.

Н.Д. – Баню выносите?

М.М. – К парилке всегда относился терпимо – она у нас была вон в том углу. Но после того, как мой бронхит хронически стал крепчать, мне парилками увлекаться нет смысла. Тамара тоже к парной охладела. Поэтому мы опять ее превратили в большую кладовку.

Н.Д. – Скажите, какой мех Тамаре больше к лицу?

М.М. – Я подарил ей прекрасную норковую темно –коричневую шубу. Но мне кажется, ей подходят больше цветные. Я подарил ей белую – в Германии купил. И цвета ей подходят сочные – желтый, фиоле- товый, ярко- зеленый.

Н.Д. – Вас в жизни кто-нибудь предавал?

М.М. – Меня почти все предавали. Но я всех прощаю. Когда у меня была дикая популярность, около меня вертелось такое количество людей – знаменитых в том числе. Но дикая популярность не может длиться вечно. Как только она у меня прошла – испарились и все мои друзья, а точнее 99 процентов. Считаю это предательством. Что – я должен об этом всю жизнь помнить? Нет, конечно. Теперь только себя можно упрекнуть:» Что это ты так всех любил и собирал вокруг себя?»

Н.Д. – Я не заметила, чтобы Вы сказали о ком-то резкое слово. Это принцип?

М.М. – Знаете, я прочитал очень много мемуа ров. Некоторое я откладывал навсегда, прочитав пер вые 50 страниц. Не могу читать, когда мешают с грязью бывших сослуживцев, знакомых. Когда я стал пи-сать собственные воспоминания, то принципиально не стал язвить и злословить по адресу бывших друзей. Да пусть мою книгу не станут расхватывать, пусть продали бы 10 экземпляров. Но я все равно не развеселю читателей, не измажу в ней никого дегтем сарказма.

Наталья Дардыкина


Комментарии:

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *