Творческое наследие Муслима Магомаева

/

Скан статьи в pdf формате

Специалисты по-своему оценили голос певца: «нижний регистр — великолепен… из-за него драматический баритон Магомаева можно принять и за бас-баритон», «нежнейшие верхние ноты», «теплые, будто объемные звуки среднего регистра» и т. д. и т. п.

Но, даже не отметив про себя таких особенностей голоса певца, мы понимаем, как это хорошо: петь так, как поет Магомаев!

Он поет, как птица, легко, радостно, отдаваясь музыке и дару делать ее своим голосом.

…Три года назад на концерте Ансамбля песни и пляски Бакинского округа ПВО выступал недавно принятый в коллектив молодой солист Муслим Магомаев. После концерта мнения присутствующих разделились. Никто не отрицал великолепных природных данных певца — спор шел о проникновении артиста в музыкальный характер. Магомаев пел «Бухенвальдский набат». Пел красиво, энергично, но высокой патетики переживаний — горечи, гнева, скорби — в голосе певца не было. Исполнение было таким, что в песню просились другие слова, менее значительные по заключенному в них смыслу…

Нужно было время, чтобы эта песня у Муслима Магомаева зазвучала действительно как величественный реквием павшим, как призыв к самому высокому человеческому долгу. Изменился голос? Может быть и так, но — что гораздо важнее — изменились интонации, изменилось и неизмеримо выросло содержание, вкладываемое молодым певцом в слова…

Сегодня, когда на сцену выходит Муслим Магомаев, он приносит свою, совсем особенную наполненность чувств. Свою, особенную атмосферу — в каждой песне она другая и другой Магомаев. Перевоплощение в условиях оперной сцены и в условиях концерта — неоднозначно ни по своему качеству, ни по силам, необходимым актеру. Быть оперным певцом или быть певцом эстрадным, где стремительная смена образов, характеров и героев проходит перед зрителем, как в схватке «с поднятым забралом»? Обнаженность искусства как труда здесь, на концертной площадке, проявляется с такой силой, что у неопытного певца она нередко порождает скованность, неровность исполнения, а у опытного — ту виртуозную манеру, которая хоть и ошеломляет, но скоро становится привычной. В лучших песнях Магомаева нет холодной виртуозности, они доставляют радость большого искусства.

Мы знакомы с Магомаевым и как с оперным певцом и как с вокалистом концертного плана, исполняющим произведения Чайковского, Рахманинова, Бабаджаняна. В прошлогодних выступлениях москвичи отметили его и как певца драматического, характерного (куплеты Мефистофеля, монолог Яго из «Отелло» Верди, каватина Фигаро) и как певца лирического (ариозо Мизгиря, романс Демона).

Многие знатоки нашли в голосе Муслима ярко выраженные «итальянские» черты: специфический тембр, характерная «агрессивность» в подаче звука, энергия и страстность вокализации. Было отмечено также, что, несмотря на «итальянский» голос, певец не ограничивает себя сферой итальянского вокального стиля: программа его концертов разнообразна, включает и такие произведения, как эпиталама из оперы Рубинштейна «Нерон», ариозо Онегина, каватина Алеко и «Сон» Рахманинова, «Элегия» Массне и «Флорентийская песня» Чайковского. В исполнении многих из этих произведений Магомаев показал себя подлинно профессиональным певцом. Это не только мастерское владение голосом, не просто точное знание музыкального текста — идя от музыки, Магомаев создает яркие, резко очерченные и запоминающиеся образы, а за смелыми, широкими мазками, рисующими характер, чувствуется большая работа артиста над каждой вокальной интонацией, каждым движением и жестом. Блестящее по богатой мелодике, тонкому юмору и темпераменту исполнение арии Фигаро обнаружило завидную сценическую непринужденность и задатки подлинного комедийного дарования.

Однако Магомаев разочаровал слушателей «Элегией» Массне, чисто внешне исполнил ариозо Онегина, его Алеко был сух, а к партиям Мизгиря и Демона артист все еще явно не нашел своего отношения, хотя поет их не первый год.

В одном из писем к Горькому Чехов писал: «Говорить теперь о недостатках таланта — это все равно, что говорить о недостатках большого дерева, которое растет в саду. Тут ведь, главным образом, дело не в самом дереве, а во вкусе того, кто смотрит на дерево». Это так, конечно. Но, может быть, участие говорящего о таланте не ограничивается одной лишь оценкой, оно, участие, и в том, чтобы помочь дереву не расти вкривь и вкось, лишь бы быть раскидистым и пышным…

Что же толкает артиста к подмене настоящих эмоций приемами внешней изобразительности? В этом совершенно справедливо упрекала его «Музыкальная жизнь» в начале этого года. Неопытность молодости или пониженная требовательность к себе?

Почему в исполнении Магомаева иногда проглядывает «искусство внешней формы», в котором вокальное мастерство лишено богатого внутреннего содержания, живой сценический образ подменен красиво исполненным ариозо, а понимание певцом-актером идеи всей музыкальной партитуры в целом отходит на второй план? Разве не обидно, что это случается именно с Муслимом Магомаевым, которого так на редкость щедро наделила природа?

Увлечение музыкой с детства, сочинение собственных музыкальных произведений, интерес к мастерству крупнейших вокалистов, а потом — консерватория, Милан, «Ла Скала», класс маэстро Барра, концерты в Баку и Москве… (Стоит, может быть, отметить, что Магомаев не первый посланник азербайджанского искусства в Италии. Но до революции замечательная певица Шевкет Мамедова попала в Милан благодаря пожертвованию нефтепромышленника и мецената Тагиева. Вскоре меценат забыл о своей подопечной, и Шевкет вынуждена была прервать учение и вернуться обратно. Только через 20 лет она вновь попала в Италию, уже посланцем Советского Азербайджана…) Итак, на сегодня «итальянский» голос у Магомаева определяет и круг его репертуарных интересов и манеру исполнения. Это не так заметно на сцене, но по радио Магомаев откровенней признается в этом, исполняя главным образом песни Италии.

Наивным было бы уверять, что мы против. Мы не против — попасть на концерт артистов «Ла Скала» было нашей мечтой, и мы вполне разделяем чувство признательности артиста к этой школе, но все-таки… Ведь любая школа нужна для того, чтобы окрепнуть, познать и идти дальше в поисках своего пути, своего решения, а не для того, чтобы, даже сдав экзамен на «отлично», вновь и вновь с упоением повторять блестяще выученные уроки.

Но, конечно, дело не только во внешних изменениях репертуара. Репертуар есть репертуар. И его волен выбирать певец, исходя из своих возможностей и наклонностей. Но выбирать, а не «замораживать» себя в определенном, заранее ограниченном пространстве.

Очень хочется, чтобы в «итальянском» голосе Муслима Магомаева сильнее зазвучали его национальные струны. Оригинальность его как певца, как личности от этого не только не пострадает, но утвердится как подлинная самобытность, всегда имеющая народные корни.

Нури Шейх-заде